.jpg)
Справка: Дину Смаилову больше знают в фейсбуке как Дину Тансари. Она стала лидером движения против сексуального насилия #НеМолчи. За свою активную деятельность в социальных сетях по вопросам гендерного равноправия и вопросам сексуального насилия была четырежды отмечена Организацией Объединенных Наций.
Время хайпа, гламура и скандалов
Мы все живем во время повышенного интереса к скандалам, провокациям, разоблачениям, хайпу и гламуру. При этом социальные сети стали в этом нашим инструментом: и боль, и зависть, и популярность – все оттуда. Сейчас можно каждые пять минут заявлять о новых туфлях, об операции по увеличению груди, бесконечно продвигать себя и свой бренд. На мой взгляд, происходит своеобразный хаос – мы в полной мере даже не осознаем последствия того, что мы делаем. Но и силу соцсетей я никак не могу отвергать, потому что свое признание в том, что я была сексуально изнасилована, я сделала именно в фейсбуке.
Сейчас я не хочу, чтобы женщины об этом молчали. С этим тяжело жить, это все равно отражается на их здоровье и жизни, а возможно, последствия трагедии перейдут на следующие поколения. Если вы не победите, не проработаете эту проблему, не остановите насилие в семье, то оно может повториться.
Когда я говорила: "Женщины, не молчите!", главной моей задачей было убедить женщин, что их мужья, дети, близкие не виноваты в том, что с ними произошло когда-то давно. Они не обязаны догадываться. Лучше вычистить этот гной, заживить раны и жить свободнее. Иначе будут страдать все, особенно муж – от необоснованной агрессии и недоверия в сексе.
У такой женщины куча страхов, которые влияют на воспитание детей. Я сама это осознала в свои 45 лет, спустя 25 лет после изнасилования.
Я призналась в этом публично и буквально сбросила тяжелый груз с себя: за год похудела почти на 30 кг. Я "сдулась" со 105 до 75 кг. Стала лучше себя чувствовать. Когда я писала свое признание, я не представляла, что это приведет к целому движению и созданию общественного фонда #НеМолчи. Это нелегкая работа, но я понимаю, что если я не стану этим заниматься и приостановлю деятельность фонда, то градус доверия в обществе снова упадет еще ниже. Я не хочу, чтобы про меня говорили, что я делала это ради хайпа. Это не так.
Ее заметили в ООН
Наше движение за эти годы от хештега #НеМолчи в социальных сетях выросло в общественный фонд, где мы занимаемся юридической поддержкой пострадавших от насилия женщин, налаживаем диалог с государством в части законодательства и хотим поменять отношение общества к этому вопросу.
В 2017 году меня пригласили на 72-ю Ассамблею ООН на сессию по вопросам гендерного равноправия в Нью-Йорк. Тогда я познакомилась с известной феминисткой и журналистом Глорией Стайнем. Побывала у нее дома. А также с известной голливудской актрисой Эшли Джатт, которая в настоящее время является амбассадором в "ООН-женщины".
Я выступила на конференции и поняла, что для американцев моя история стала шоком и откровением. Перед ними стояла сама жертва насилия, которая подняла и повела за собой целое движение. И речь не об одноразовом флешмобе ко Дню борьбы против насилия, когда все вышли на улицу, а назавтра снова все забыли и занялись своими делами…
Это была своего рода маленькая революция в Казахстане, когда женщины стали открыто говорить о своих историях в социальных сетях. Именно за эту активную работу в медиа в 2017 году я была отмечена ООН, как женщина-лидера, которая изменила мир.
К выступлению в США у нас было порядка 20 кейсов, 7 побед в судах. Мы добились того, чтобы посадить некоторых насильников, о которых женщины писали открыто. Да, тогда у нас был минимальный опыт. Но ведь прежде в Казахстане не велась открытая борьба против сексуального насилия. Никто толком не занимался ни анализом, ни реабилитацией женщин. Про наших активистов так и говорят: "Они выжили и повели за собой других".
О судебных тупиках
Мы в отличие от многих организаций, которые занимаются работой в сфере дискриминации прав женщин, ходим в суды с жертвами насилия. Да, у нас в Казахстане финансируются кризисные центры, публичные акции, проходит информирование. Но борьбу с "дырами" в законе ведут единицы. Мало кто вообще вдается в вопрос ужесточения закона.
У нас в независимом государстве должно быть три закона – о сексуальном насилии, бытовом насилии и о домогательстве. Первых два закона есть, третьего – нет. У нас есть статья в Уголовном кодексе Республики Казахстан о понуждению к сексу, но это не домогательство.
На днях мне позвонил мужчина и сказал: "Моя сестра работает в крупной национальной компании. Она очень застенчивая девушка, а ее открыто домогается босс, предлагает ей интимные отношения". На кону стоит престижная работа: понятно же, что такое работа в нацкомпании для молодой девушки, которая только-только оперилась? Представьте, в какой она зависимости. Я ему говорю, что есть два варианта: мы пишем заявление, говорим их шефу, что берем на контроль эту ситуацию и будем всячески поддерживать девушку. Но тогда эту девушку сразу же уволят. Второй вариант: мы этой девушке надеваем жучки, камеры, собираем материалы, доказывающие, что человек домогается в грубой и открытой форме, что она против этого, и когда у нас есть доказательства, мы идем в полицию и подаем заявление. Вот здесь нужна сила духа, нужно понимать, куда вы идете и с кем боретесь. Мы назначили встречу на семь вечера, но они не приехали. И я пойму каждого, кто поступит так же. У нас почти нет прецедентов в судах, которые решались в пользу жертвы.
Как-то девушка выиграла дело о домогательстве директора в школе. Спустя семь лет она смогла это доказать, проиграла все суды в нашей стране и подала в суд через ООН. В итоге выиграла, и нашему государству назначили возместить ей ущерб в размере семи миллионов тенге. Оказалось, что наши суды не признают решения суда ООН.
В Казахстане закон о сексуальном насилии предусматривает примирение сторон. Во всем мире насилие считается тяжким преступлением, а у нас лишь средней тяжести. Виновный может получить всего от 3 до 5 лет и быстро освободиться по УДО. Для многих иностранцев странно, что мы позволяем сторонам примириться за деньги. То есть за деньги законно продать свою честь.
Но в том же Таджикистане закон по сексуальному насилию более суровый, чем в Казахстане. А в Кыргызстане еще жестче закон. Там выходит от пяти до семи с половиной лет, никаких примирений сторон не рассматривается.
Я не хочу, чтобы насильник имел возможность примириться и ходил меня уговаривал, чтобы я его простила и не посадила. Я не хочу, чтобы у него был шанс. Хочу, чтобы его полностью изолировали от общества и не разглашали мои личные данные, мою историю. Вот такая позиция должна быть у пострадавшей женщины, но для этого ей нужна поддержка общества, одна она не сможет.
Вот пример из жизни: девушка пережила первое сексуальное насилие в восемь лет, ее несколько дней насиловал отчим, при этом мама ушла из дома, оставила детей. Потом мама вышла замуж за другого, и новый муж тоже начал домогаться падчерицы. Третий – тоже! Они живут в селе, там это нормально, что женщина – никто. Но когда ее изнасиловал депутат, у нее лопнуло терпение. В суде мы проиграли. Но представьте нелепость ситуации: мы подаем заявление и следователь, не имея никаких других инструментов, чтобы раскрыть это преступление, идет и тупо опрашивает 15 соседей. Ну какое насилие будет происходить публично? Вместо того чтобы надеть жучки, поговорить с матерью, вывести на чистую воду близких, раскрыть преступление, он этого не делает, к сожалению. Сейчас существуют экспертизы, по которым можно выявить первый контакт женщины с мужчиной. Но почему-то не у нас. В итоге девушку обвинили в лжедоносе.
Закон работает против женщин. В официальных докладах пишут только о бытовом насилии и о том, что оно снизилось на 35% в этом году, но ни слова о сексуальном насилии. Почему?! Следователи сами сразу предлагают примириться, а иногда это становится и корыстным моментом для следователей и основанием для сговора с насильником.
Когда я говорю госорганам об успешном опыте Грузии, Канады, Америки, Эстонии, Норвегии, где ужесточено законодательство, то особой реакции в ответ не получаю. О чем может быть речь, если на мой официальный запрос министр внутренних дел Калмуханбет Касымов отвечает, что насилие – это конфликт, который женщина имеет право уладить путем примирения. И мы не можем ее лишить этого права. Конфликт, даже не преступление, понимаете?!
О ментальных перекосах
В чем заключается наша работа? Мы проводим исследования в регионах. В некоторых городах были выявлены факты насилия и заводились уголовные дела. Мы были в двух тюрьмах, где мы опрашивали насильников: "Как ты стал педофилом?" Мы разговариваем с насильниками и выявляем важные критерии, мы копаемся в сути проблемы. Не опускаем руки и боремся за ужесточение законодательства и решение проблем комплексно. А еще предлагаем рассмотреть опыт соседнего Узбекистана, где на законодательном уровне запретили выдавать замуж девушек, не достигших 17-летия.
У нас очень патриархальное общество и страшная дискриминация прав женщин. Женщин нет среди акимов, МВД, Генпрокуратуре, Минюсте – везде превалируют мужчины.
Нам, женщинам, постоянно твердят, что мы – матери, дочери, что должны воспитывать детей в духе национальных традиций. А почему не говорят, что мужчин тоже надо воспитать в национальных традициях?
У казахов было очень важно сохранить родовую честь, чтобы семь поколений не пострадали. Если в роду появлялся преступник, то его преступление искупали всем родом. Этого сейчас нет. Еще важно: женщина имеет право на уважение и успех, даже если она была изнасилована. Я жила много лет с мыслью, что я бракованный товар. Мы сами облепили девочек ярлыками "Как ты замуж выйдешь, если ты не девочка? Кому ты грязная нужна? Как после этого с тобой детей рожать?" Хотя она, пережившая такую беду и сумевшая остаться чистой в своих помыслах и поступках, она, наоборот, победитель. И если уж есть на ней грязь – это общество ее испачкало.
Самое страшное, когда родители и братья это делают. Когда отец вместо того, чтобы заступиться за дочь, говорит: "Ты меня опозорила, уходи из дома". Это тоже особенность нашего менталитета. Такое отношение особенно распространено в селах, когда отец не может заступиться за свою дочь из трусости, отцу кажется, что он выбирает меньшее из зол. Говорит: "Да, дочь у меня такая, нехорошая". Часто именно так начинается череда насилия в такой семье. Безнаказанность порождает смелость, и следом насилуют вторую и третью дочерей.
Сначала я пугалась таких историй: "Как это – в одной семье вы все изнасилованы?" Потом поняла, что насильники идут на запах жертвы, понимая, что им за это ничего не будет. Каждый раз мы слышим: "Сучка не захочет, кобель не вскочит", "Сама короткую юбку надела", но это в корне неверно. В восточных странах, где женщины полностью покрыты, там тоже процветают насилие и педофилия.
Мы – дикие люди, настолько дикие, что своих детей боимся. Нам стыдно говорить с ними о любви, сексе, изнасиловании. Но не стыдно выгнать беременного ребенка из дома.
Надо бороться не с жертвами, а с насильниками! Когда мы переключим свое внимание на них, тогда все изменится.
Давайте признаем, что мы в странах СНГ воспитаны на насилии. Давайте признаем это, как это сделала Германия, когда она признала, что она нацистская страна, которая истребила много людей в мире. А мы? Мы все время отнекиваемся, что у нас нет дискриминации, притеснения ЛГБТ, нет воровства невест, ранних беременностей. Мы сами себе врем и имеем в итоге то, что имеем: лицемерие, страх, невозможность опираться на закон.
Об отношениях с дочерью
Сейчас моей дочери уже 24 года, она сама уже мама и живет с мужем и ребенком в Грузии. Кстати, он старше ее на 16 лет – это был ее осознанный выбор, они долго встречались в Казахстане.
Когда ей было 14 лет я сказала: "Я не имею никаких прав на твою девственность, у меня нет благородной цели сохранить девственность для твоего мужа. Мне важна не девственность, мне важна чистота твоих мыслей, поступков, я хочу, чтобы ты сознательно к этому пришла. Хочешь сохранить девственность для своего мужа? Это твое решение. Я хотела, чтобы ты вышла замуж по любви, а не потому, что надо".
Мы говорили обо всем открыто. В шесть лет Эрика уже знала, откуда берутся дети, не обычными отговорками "Аист принес", а детским языком объяснила, что от любви между папой и мамой. Я проверила на своей дочери: чем раньше ты говоришь это ребенку, тем меньше у него к этому интереса. Как только ребенок достигает сексуального возраста и начинает думать о сексе, а вы рассказываете ему об этом, тем самым, подогревая интерес. Но если он узнал об этом раньше, ему не интересно, он спокойно относится к этому, воспринимает это как естественное.
Мое сексуальное насилие отразилось на моих семейных отношениях, и я это четко осознала спустя много лет, уже после развода. Мы с бывшим мужем сохранили хорошие отношения. Когда наша дочь росла, то у нее не было претензий к отцу. Но у меня тогда не хватило мужества рассказать о своей трагедии. То, что я заговорила об этом спустя много лет, стало необратимым процессом. В Узбекистане, Таджикистане, Кыргызстане тоже появились такие движения #НеМолчи.
О тяжелой работе
Иногда я очень устаю, и вдруг раздается звонок среди ночи: "Помогите мне", и я через "хочу-не хочу" возвращаюсь к теме насилия, выслушиваю очередную жертву и всеми силами пытаюсь ей помочь. Я не могу откаказать и сказать, что устала и мне неудобно говорить.
Я сама отвечаю на наш телефон доверия. Я не могу сказать, что я психолог. Но были ситуации, когда мужчина мне позвонил в новогоднюю ночь и мне пришлось разговаривать с ним четыре часа, потому что он сказал: "Я не хочу жить, меня изнасиловали". И даже после моего разговора с ним и моей поддержки у него была попытка суицида, как он живет сейчас, я не знаю, к сожалению.
Мне за один месяц женщины прислали 200 писем – целый месяц я читала эти послания, в которых девушки признавались, что их не любили в семье… Они видели во мне и нашем движении поддержку, снимали с себя чувство стыда и вины.
О прошлом и будущем
За эти два года я видела предательство, клевету, много подлостей, которые нам сделали, потому что мы не такие, как все. Меня пытались уличить в мошенничестве. Людям нужны скандалы. Я скандальная в силу того, что у нас дела скандальные. Раньше я все это на личный счет принимала, сейчас я понимаю, что это издержки работы.
Если отмотать время обратно, то я бы уже не вернулась к прежней работе – продюсированию детского театра "Тансари". 1 июня 2016 года я написала открыто письмо Президенту, что талантливых детей лишают будущего и возможности арендовать помещения в школах. А уже 9 июля написала пост про изнасилование…
На меня вышли депутаты, предлагали помещение для театра, но я уже не могла вернуться к прежней работе. Я защищаю жертв насилия, и это мой осознанный выбор. Я работаю в экстремальных условиях с риском быть избитой, потому что вокруг меня много насильников, которые хотят мне отомстить. Меня элементарно не любят правоохранительные органы, потому что мы прямо и открыто говорим правду и доказываем ее фактами. Мы ходим в суды, защищаем, отстаиваем дела и возвращаем надежду на лучшее пострадавшим женщинам. А это нашей стране неудобно. Гораздо удобнее было, когда все молчали и никому в голову не приходило обнародовать эту проблему. Но сейчас уже поздно вернуть все назад. Мы говорим, потому что нас много. И теперь нам не страшно.
P. S.: Читайте также другие материалы в рамках совместного проекта "ООН-женщины", ПРООН, ЮНИСЕФ, ЮНФПА и портала Comode.kz и кампании "16 дней активных действий против гендерного насилия".
АВТОР: Наталья Слудская