Старушка следила за сюжетом с азартом, а я со снисходительным презрением к турецким страстям-мордастям и в то же время с вежливым почтением к телевизионным пристрастиям соседки по палате.
Шла примерно пятьсот пятьдесят пятая серия… Красиво разодетые одалиски плели интриги, наводили сурьмой моноброви, подсыпали яды в кушанья соперницам, хрумкали рахат-лукум, перерезали сонные артерии не в меру болтливым служанкам и время от времени беременели незнамо от кого, получая от всех процессов одинаковое оттоманско-имперское удовольствие. Гульжан апай бегло посвятила меня в хитросплетения взаимоотношений плешивого султана с невротизированным гаремным бабьём, давая персонажам краткие ёмкие характеристики. Нигяр – дура такая, сама к Ибрагиму в постель залезла, Хюррем – маладес, мықты келиншек. На мои осторожные замечания, что Сулейман Селимович, хоть и был величайший султан из династии Османов, а всё же и скотина преизрядная, отмахивалась примирительно – еркектердiн все такие, қалқам…
О своей жизни она рассказывала подробно и со вкусом, жмурясь от сладостных воспоминаний. Детство в Уральске, поступление в вуз, замужество, рождение сына, работа, поездки в Трускавец и Сочи, успешная научная и преподавательская карьера мужа, увенчавшаяся к пенсии просторной квартирой на Тулебаева и профессорским званием в КазГУ, женитьба сына, рождение внука, смерть мужа, которого она по старой интеллигентской традиции называла "аған" (твой дядюшка), автоматически как бы включая меня в семейный клан.
Жизнь как жизнь. Вполне благополучная, без особых горестей и бед, если не считать внезапной смерти от сердечного приступа сына, блестящего врача-кардиолога (какая усмешка судьбы) во цвете лет.
Раза три-четыре приходил внук, чистенький ясноглазый мальчик лет десяти в школьной форме, присаживался на стул, обречённо доставал по бабушкиному требованию дневник и мучительно краснел так, что уши пылали, от моего присутствия, отвечая на бабушкины въедливые вопросы про "успеваемость и поведение". "Не принёс форму на урок физры", - со значительными интонациями читала бабушка и впивалась во внука укоризненным взглядом. Мальчик пунцовел, боковым зрением наблюдая за моей реакцией и вздыхал – я забыл…
Отправляя его домой, апай на прощание крепко прижимала его к себе, нюхала волосы, целуя в лоб и бормоча на ухо бабушкинскую скороговорку – ботақаным, жарығым, бере салғаным, құдай маған бере салған, қарашығым… Иногда звонила невестка и апайка подробно докладывала той о проведённых процедурах, жалуясь на вкус больничной еды, на нерасторопность младшего медперсонала, и давая наставления по ведению домашнего хозяйства. Отдельным корпусом шёл монолог о том, как жена должна приглядывать за мужем. Судя по всему, та слышала их не одну сотню раз.
- Аида, жаным, мужчины не любят, когда жена без настроения. Ну и что, что ты устаёшь… Ужин с утра заготавливай, хотя бы еттi морозильниктен с вечера шығар, овощи почисти, поджарку сделай… Пораньше вставай, завтрак готовь, не отпускай его голодного. Билесiн ғой, ол жумыска кiрiссе, обход-мобход, потом операции, всё на ногах, кто там его на работе кормит дейсiн, ты же сама врач, должна понимать… Одежду его с вечера подготавливай. Брюки погладь, рубашку, носовые платки две штуки давай, лишним не будет… И не дави на него, еркектер этого не любят. Характер прятать надо… Ладно, ладно, не буду, жаным. Смотри, я же о тебе волнуюсь. У тебя в семье покой, и мне на душе покой…
"Амнезия. Частичная", - ставила я прискорбный диагноз.
Она же говорила, что сын семь лет как умер, от кого там Аида должна прятать свой "характер"? Надо же. Вроде абсолютно разумная старушка, суждения такие здравые даже и по политическим вопросам, а тут… Не приведи Господь вот так замкнуть к старости.
В день выписки апай с утра построила весь персонал, от завотделением до дежурной сестры, требуя сделать все положенные процедуры, от которых в последний день всё равно никакой пользы. Что толку измерять давление, температуру и глотать пустячную таблетку? Раз двадцать позвонила невестке, описывая подъезд, к которому должен подогнать машину её "балам" и с точностью до минуты называя время, когда он должен пройти в палату, чтобы помочь вынести вещи. Как ни странно, невестка обещала, что все пожелания будут выполнены в точности.
Ровно в половине первого дня в палату, деликатно постучав, вошёл импозантный мужчина. Гульжан апай всплеснула ручками.
- Балам! Келдiн ба, айналайын? Садись, мне ещё выписку врач не написала, кеше мын рет айттым, к часу дня балам келедi деп, заранее подготовь… Садись, посиди. Я вещи собрала, только пальто накину и пойдём. Қалайсын, жаным? Аида калай, всё нормально?
И, понизив голос до интимного шёпота:
- Сен Аиданы обижать етсен, смотри у меня. Она мне как дочь. Ты думаешь, я чего по два раза в год на обследование ложусь? Мне здоровье нужно. Не для себя, какая радость в старости? Чтобы польза от меня была. Немеремдi уйлендiрсем, квартираны оған калдырам. Ничего с собой не заберу, всё вам останется. Лишь бы вам хорошо с Аидой и с детьми было. Ты на неё не дави. Характер прятать надо… Она тоже работает, устаёт. Жене помогать надо, помягче надо с ней, үш баламен онай ма? И по дому успевать, и на работе. Ты сам врач, знаешь, как там в отделении, на минутку не присядешь. Смотри, будешь её обижать, не посмотрю ни на что, заберу к себе.
Слышно было, как Гульжан апай всхлипывает и сморкается.
- Кешiр, жаным, бiлесiн ғой, никого больше нет у меня, Аида и дети ваши. Умру, встречу сына на том свете, а он спросит: "Мама, вы за Аидой хорошо смотрели?" Он же мне не простит, если я о ней заботиться не буду.