Холодной страшной зимой двадцатого года то ли мой прадед, когда семья прадеда Ализы совсем загибалась от голода, привёз им мешок проса и торбу перетопленного жира, то ли, наоборот, её прадед совершил нешуточное для тех лет благодеяние, а только принято у нас длить и поддерживать эту родственную связь, хотя бы приглашениями на свадьбы и юбилеи.
Их две сестры, Ализа и Гулиза. Так я и не разобралась, кто из них старшая, кто младшая, потому как они обе одинаково ухожены, белокожи и чернобровы. Различить можно разве только по родинкам, изумительно одинаковым по размеру и бархатному цвету. У Ализы под бровью, у Гулизы над верхней губой. Как у Синди Кроуфорд.
У Гулизы в юности случилась какая-то печальная история с погибшим в аварии женихом. Уже и кольца были куплены, и свадебное платье шилось. Гулиза несла своё горе молча, окончила Нархоз, быстро стала главбухом в какой-то блатной советской конторе, что-то вроде подразделения облпотребсоюза. И жила в доме у своей замужней сестры Ализы.
А там зять. Кандидат наук, любитель вельветовых пиджаков в крупный рубчик и шейных платков в мелкий узорчик "пейсли". Такой весь томный, на всех торжествах пел песню "Только у любимой могут быть такие не-е-абыкнавенные глаза-а-а". В перерыве между научными изысканиями зять заметил, что у свояченицы глаза совсем уж необыкновенные. И закрутился у них роман. Под носом ничего не подозревающей сестры. И Гулиза забеременела.
Все эти захватывающие "сводки с фронта" приносила моей маме, забегая якобы на чай, одна из тех вездесущих женгешек, которые всё про всех знают и над всеми свечку держали. Любимое её выражение "қай бетімді шымшиын, тәте?".* Наверняка у вас такая же родственница есть.
Женгешка, прихлёбывая чай, продолжала всей душой переживать за родню:
- Ойбай, тәте, ана қыз масқара қылды. Басқа бай таппағандай, тура. Жездесімен жатып, несі бар-ей?! **
Я, тогда ещё подросток, эти жгучие подробности выслушивала, затаив дыхание и притворяясь несъедобным грибом, пока мама, опомнившись, не прогоняла меня с кухни, как муху, полотенцем. А потом история приняла совсем уж водевильный оборот.
Замужняя сестра случайно застала любовников, и к тому же выяснилось, что сама она тоже беременна, и срок тот же, что у предательницы Гулизы. Как говаривал товарищ Бендер: "Я человек завистливый, но тут завидовать нечему". Произошёл le scandale grandiose.
Женгешка, забежавшая к нам "всего на пару минуток, только вот чаю одну пиалку хлебну", описывала его проникновенно, в лицах, с театральными паузами:
- Туам дейді, алдыртпаймын дейді. Масқара. Көті ашылды деген осы.***
Негодующе уперев при этом руки в спелые бока, яростно сверкая очами и подражая голосам каждого из участников этой почти болливудской истории. И мама уже не гнала меня никуда полотенцем, так была сокрушена новым поворотом событий.
Обманутая супруга требовала, чтобы подлый муж и коварная сестра немедля убирались на все четыре стороны и на глаза ей больше никогда в жизни не попадались. А то она за себя не отвечает. В этом месте повествования женгешка, вообще-то при драматической сцене лично не присутствовавшая, патетически ударяла себя кулаком в область сердца.
Удручённые изменщики самым пошлым образом умоляли их простить и клялись "больше никогда". От криков, воплей и других источников накала страстей попересохли все цветы на подоконниках.
И тут вступили духовые. На авансцену вышла мать Ализы и Гулизы. Это была, если верить сплетнице женгешке, сцена, достойная подмостков древнегреческого театра. Содержание её монолога я не узнаю уже никогда. Мама всё-таки опомнилась и прогнала меня. Как ни прижималась я ухом к двери, слышно было только, как сыплет возгласами женгешка и как ахает мама. А теперь, за давностью лет, выспрашивать бессмысленно. Какая теперь разница, что сказала своим дочерям и зятю одна ещё не старая женщина.
Факты таковы, что сестры родили с интервалом в несколько дней. В разных роддомах и даже городах. Одному Аллаху теперь известно, каких душевных сил стоило их матери уговорить незамужнюю дочь отдать ребёнка замужней. И убедить замужнюю принять дитя, прижитое в грехе. А потом ещё уломать и улестить Бог знает какое количество врачей и акушеров, чтобы те подделали документы и отдали младенца ей на руки для перевозки из одного роддома в другой.
Через неделю после родов женщина собрала группу самых ярых блюстительниц нравственности из ближней и дальней родни. Для наглядной операции с кодовым названием "Забираем Ализу из роддома". И нянечки помогли Ализе вынести на больничное крыльцо два тугих конвертика. В одном конвертике безмятежно посапывал Адик, в другом ворочалась его сестра-близнец Аделя. Неотличимые, как пупсы из магазина игрушек. Только у Адика родинка под бровью, а у Адели над верхней губой.
Как у Синди Кроуфорд.
перевод:
* Cгораю от стыда, тәте.
** Ойбай, тате, она нас опозорила. Связалась с зятем. Будто не могла найти себе другого.
*** Не соглашается на аборт, говорит, будет рожать. Позор-то какой.