Картинка
Семья

Не надо бояться: истории усыновления, которые нас вдохновили

Ольга Агапова и Антон Гордеев, дочь Маша, 1 год 8 месяцев:
«Мы не старались никому ничего доказать, просто диагноз «ВИЧ» нас не пугал»

Идеей усыновления как обязательной жизненной программой мы не болели. Читали посты тех, кто на это решился, восхищались, но на себя эту ситуацию никогда не примеряли. А потом просто увидели Машку. В фейсбуке. В числе прочих детей одного астанинского детского дома. И сразу влюбились. И сразу поняли, что наша. Но даже тогда я, в отличие от Антона, не была уверена, что способна на это. В конце концов мнения в семье разделились: старшая дочь, папа и пацаны – были ЗА, я же просила всех еще раз подумать и все взвесить. Это ж не котенок, которого потом можно в «хорошие руки» отдать… В итоге было решено лететь, смотреть, общаться, тискаться и принимать решение.

Старшие дети сразу были за. Меня же одолевала куча сомнений, думала, этот восторг пройдет, когда начнутся новые сложности с новым членом семьи. Я переживала, что у сыновей возникнет сожаление тогда, когда Машка начнет ломать их «Лего» и всячески вмешиваться в их налаженное и привычное пространство. Я переживала, что кто-нибудь из них в сердцах скажет: «Нафига мы тебя взяли из детского дома?!»… Но прошло уже достаточно времени, и, надо отдать должное детям, даже намека на подобную ситуацию ни разу не возникало.

Она наша, родная. Откуда она – уже давно в доме не обсуждается. Порой она бывает невыносимой – ломает «Лего», забирает пистолеты, отгоняет пацанов от мамы с папой, дерет их за волосы, они могут на нее злиться – но это как в любой обычной семье с обычными детьми. И разницы между ними нет – просто она на правах самой младшей пользуется определенными преференциями. Пацаны ее нежно любят. Мы в семье шутим, что у Маши есть две мамы: мама-мама и мама-Платон. Сколько раз бывало так, что, несясь ночью на ее плач в детскую спальню, я уже заставала там сонного девятилетнего Платона, сующего ей бутылку с водой или соску.


С братьями Платоном и Матвеем

О ее ВИЧ-положительном статусе мы узнали через 10 минут после того, как увидели впервые ее фотографию. Правда, сначала сказали что у нее СПИД. Но мы с мужем, сталкиваясь по роду своей деятельности с подобными диагнозами, точно отличаем одно от другого. Попросили уточнить. Выяснилось, что все же не СПИД, а ВИЧ. Причем перинатальный контакт. То есть женщина, которая ее родила, была ВИЧ-инфицированная. К нашему решению это не имело никакого отношения, кроме одного – подталкивало принять его быстрее, потому как мы понимали: имея такой диагноз, наша Машка автоматически выпадает из списка детей, у которых есть шанс быть усыновленными. Люди из-за своей безграмотности и жуткой информационной пропаганды по этому заболеванию боятся этого диагноза как огня…. А на самом деле не так страшен черт, как его малюют.

Я писала о том, что мы все становимся жертвами информационного манипулирования всяких мировых организаций. Ведь чем страшнее болезнь, тем больше денег на борьбу с ней можно собрать. Все боятся ВИЧ, а на самом деле гепатит куда страшнее. Вирус ВИЧ живет на воздухе 20 минут, а вирус гепатита – до двух суток. Заразиться ВИЧ в бытовых условиях невозможно! Но наше общество настроено, опять же «благодаря» информационной пропаганде, враждебно. Забирая Машку, мы не старались никому ничего доказать – просто нас этот диагноз не пугал. Я, безусловно, надеялась, что его снимут при очередном скрининге, но и была готова, что он с нами останется. Единственное, за что я переживала, – это отношение общества к подобным детям. Но была готова воевать и отстаивать ее права при любом случае дискриминации. К счастью, диагноз сняли, мы красивые и здоровые.

Всю необходимую терапию Машка прошла еще до года, когда была в детском доме. Мы же по приезде встали на учет в городской СПИД-центр и просто ходили на плановые скрининги, на которых следили за титром вируса в крови. И вот однажды нам сказали: поздравляем, вас снимают с учета! Если бы этого не произошло, то и страшного бы тоже не произошло. Единственное, Марья Антоновна получала бы поддерживающую терапию, по которой, кстати, сейчас тоже множество споров – нужна ли она? Как соизмеряется польза и вред, что она наносит организму? Но это уже не наша тема.

Машка живет с нами уже всю жизнь. Она умница, стойкая и смелая девочка. Когда мы с Платоном полетели в Астану ее забирать, я была готова морально и сына готовила к тому, что дорога домой для нас будет «адский ад». Представляете ребенка, которого всю его жизнь выносили на руках на один час погулять? А тут новые люди, машины, самолет, опять машина… Машка за всю дорогу ни разу не пискнула, просто внимательно за всем наблюдала. А вот когда я уже дома ее раздела и увидела, в каких язвах ее попочка, – я была в шоке. При таких болячках ребенок весь день провел в памперсе, терпел эту боль и ни разу не заплакал. Сейчас мы все вылечили – жопка ровная, розовая и безумно вкусная. Ну а сама адаптация заняла ровно три дня. Марья отказывалась спать в кровати и предпочитала спать либо сверху на мне, либо на папе. Это были тяжелые дни, но они прошли и уже не вспоминаются.

Как бы то ни было, к усыновлению надо подходить осознанно и без фанатизма. Без лишнего восторга, без уверенности в том, что вы совершаете подвиг. А диагнозы – да, они всякие, и надо точно понимать, справишься ли. Ведь они могут исчезнуть, а могут и остаться на всю жизнь… То есть принимать решение надо не под лозунгом «Я все вылечу любовью», а под ответственность – хватит ли у меня сил и денег это вылечить.

Елена Телемтаева, сын Ринат, 3 года:
«Я готова рассказывать свою историю, чтобы другим не было страшно»

Раньше это была просто идея, а конкретное решение пришло с конкретным ребенком. Я увидела его в фейсбуке, потом аналогичный пост увидела на vse.kz и промелькнула мысль: а почему бы нет? Я всю ночь не спала, думала, принимала решение, мучилась. Жизнь-то налаженная, устоявшаяся, сын уже взрослый, с ним все удобно: пеленок-распашонок нет, бессонных ночей нет, он сам себе готовит кушать. Взрослый ребенок, который не требует уже такой большой заботы. И тут вдруг взять и все поменять.

23 июля прошлого года я впервые увидела Рината, а через месяц он уже был у меня дома. Для начала я оформила патронат. Тогда главная задача для меня была – забрать ребенка домой, а опека и патронат – это самые быстрые формы, они вступают в силу без решения суда. Через полгода я начала собирать документы на усыновление, подала в суд, 12 июня 2015 года решение суда вступило в законную силу и я стала его мамой. Какие-то сложности при оформлении, конечно, есть. Но я считаю, они и должны быть, это не должно быть слишком легко. Ведь человек, который принимает решение об усыновлении, должен быть ответственным. Если он готов собрать документы, все это пройти, значит, какая-то доля ответственности у него есть.

Моему старшему сыну Диме 13 лет. О своем решении я сказала ему сразу. Мы с ним и раньше обсуждали эту тему, и он говорил: я не против, но только если это будет мальчик. И тут такая ситуация – как раз есть мальчик. Он сразу сказал «да». Сейчас отношения между братьями складываются по-разному. Они и бесятся, и ругаются, и воспитывают друг друга. Дима иногда в этих вопросах даже жестче, чем я. У нас дома есть специальный наказательный стул. Так вот Дима садит Рината на стул гораздо чаще, чем я и бабушка вместе взятые.

Иногда адаптация – это всего лишь ожидание этой самой адаптации. У нас ее как таковой не было. Просто сначала ребенок был одним, а потом стал другим. Дом ребенка это в любом случае определенные правила и устои. Я не могу сказать, что детям там плохо, нет. За ними нормально ухаживают, кормят, одевают, но там нет самого главного – любви, просто потому что невозможно любить такое количество детей. Первые полгода Ринат ложился спать сам, засыпал сам, ел сам и абсолютно все. Причем к еде у него было безумное отношение: он не мог остановиться, пока в зоне видимости есть хоть что-то съедобное. И это не потому что был голодный: таким образом он заменял физиологическую потребность в любви другой физиологической потребностью, которую мог удовлетворить. А сейчас ему надо спать с мамой, он перестал есть все подряд, уже вредничает. То есть он стал обычным избалованным ребенком.  

Я не скрываю, что усыновила ребенка. Он хоть и маленький, но не младенец. Он появился вдруг, все окружающие знают, что я его не рожала. Значит, рано или поздно кто-нибудь может сказать ему об этом. А зачем мне нужно, чтобы ему сказал «кто-нибудь»? Лучше я сама расскажу об этом, чтобы для него это не было проблемой. Это же не так сложно сказать: «Я тебя долго-долго искала и нашла». Рано или поздно все дети интересуются, как они появились на свет, и вот в тот же момент я расскажу. Постепенно буду конкретизировать, давать больше информации  все сообразно возрасту.

Мне ближе ситуация как в тех же Штатах, когда усыновление – это норма, ребенок знает, что его усыновили, это не скрывается. Там и детских домов нет как таковых, потому что всех детей разбирают, поскольку менталитет населения таков: это не страшно, это нормально. Сейчас и у нас ситуация меняется. Существует тот же проект usinovite.kz, который меняет сознание людей. Немного изменили норму закона, хотя это было тяжело, теперь потенциальным усыновителям доступна хоть какая-то информация о детях-сиротах. Это надо делать, взять за пример ту же Россию, которая гораздо дальше ушла от нас в этом плане. Об этих детках надо знать, они в детских домах все замечательные. И их там не должно быть. Ну почему они там?

Я готова рассказывать свою историю, чтобы другим людям не было страшно. Потому что для многих усыновление – это в первую очередь страшно. Страшно изменить свою жизнь, страшно взять на себя ответственность, госорганы тоже многих пугают. А там нормальные люди работают. Может быть, они жесткие, но они должны быть такими, у них такая работа. А на практике все решаемо, причем не за деньги, а просто по-человечески. Конечно, случаи бывают разные, и не у всех оформление документов проходит быстро и гладко. Но у меня все было именно так. В процессе усыновления я никому ничего не платила, это был один из моих принципов – я ребенка себе не покупаю.

Ринат очень эмоциональный, активный, такой живчик. Ему везде надо залезть, все попробовать, все вытащить. С ним я узнала, что такое, когда ребенок рисует на стенах  старший сын никогда так не делал! У меня аптечка хранилась в его комнате, в зоне досягаемости, ему просто один раз сказали, что нельзя. А тут все по-другому. Но это любимый ребенок. Когда я его обнимаю, я не чувствую разницы, мною он был рожден или нет. Этой разницы, правда, нет. Это просто твой ребенок и все. Не имеет значения, откуда он у тебя появился. Просто был дан богом, и ты принимаешь ситуацию как есть. 

Зульфия и Марат Гетманчук, дети Тимофей, 4 года, и Лилия, 2,5 года:
«Мы не смогли бы спокойно спать, осознавая, что могли забрать и дать любовь, теплоту и заботу, но побоялись».

Мысль о том, что мы обязательно возьмем детей из дома ребенка, сформировалась очень рано. Еще до того как мы поженились. Однажды обсуждали, сколько детей мы бы хотели вырастить, и как-то незаметно пришли к идее об усыновлении двоих детей. Когда мы осознали, что готовы стать родителями, мы решили начать с усыновления.

Мы поехали в Караганду за девочкой, которую увидели на сайте usynovite.kz. Когда приехали, оказалось, что ее уже забирают. Нас пригласили прийти в приемный день и посмотреть других деток, что мы и сделали. В этот же день супруг сделал свой выбор, с которым я поначалу не согласилась: девочка, шесть месяцев. Совсем кроха. Мы же планировали изначально взять ребенка трех лет, так как я не собиралась уходить в декрет. Как выяснилось, у девочки есть братик старше двух лет в другом Доме ребенка. Через месяц мы смогли приехать и взглянуть на мальчика. Решение приняли в тот же день. Как поняли, что они именно те самые, наши? Хм, не знаю. Знаю только одно: все первоначальные критерии, которые мы для себя определили, разбились в пух и прах. Просто возникло притяжение и все. 

Когда мы только планировали усыновить детей, мы думали о двоих детях, но не предполагали, что возьмем их одновременно. Сомнения были исключительно в своих силах, но, взвесив все за и против, поняли, что сможем забрать обоих. Выбор «пока все-таки одного» не стоял. Раньше по закону нельзя было разлучать родных братьев и сестер. Сейчас внесены поправки, которые это позволяют, но как жить, зная, что там остался родной братишка? Мы однозначно знали, что не сможем спокойно спать, осознавая, что могли забрать и дать любовь, теплоту и заботу, но побоялись.   

Наследственность, или «генетика», детей-сирот сильно преувеличена. Алкоголизм, проституция, наркомания, возможность попасть в тюрьму – это все социальные проблемы, но никак не наследственные. Генетика тут ни при чем. Роль играет только то, в каком окружении ребенок вырос, какие примеры видел. Ребенок впитывает то, что дает семья. А то, какая семья будет у вашего ребенка, зависит полностью от вас.

Так как у нас нет биологических детей, нам было не с чем сравнивать, и, думаю, это даже хорошо. Мы очень долго готовились, почти год читали разные форумы, литературу, продумывали разные детали и мелочи. Готовились морально к адаптации ребенка из системы. Это нам помогло в какой-то степени. Но адаптация у нас проходила тяжело. Мы забрали двоих детей, поэтому у нас была двойная адаптация.

За время посещений детей в домах ребенка мы к ним очень сильно привязались. Любовь появилась еще до того, как мы привезли малышей домой. В тот день, когда нам отдали детей, мир встал с ног на голову и все стало крутиться вокруг них. Мы к этому готовились, но все же. Адаптация была не только у нас к детям и наоборот, но и у нас друг к другу. Было ощущение нереальности происходящего, так называемый «день сурка». Все проходило по одному и тому же сценарию: подъем в 6 утра, завтрак-второй завтрак-прогулка-обед-сон-полдник-прогулка-ужин-купание-ночное кормление младшенькой-сон, у нас же отбой далеко за полночь. Ко всему этому добавлялся мой полный рабочий день, истерики у старшего и проблемы со здоровьем у обоих детей. Наша семья была на «карантине», мы полностью посвятили себя детям и не выходили вообще никуда. Адаптация  это тяжелый процесс, пройдя который, семья становится прочнее и сильнее. Главное, помнить, что адаптация  временное явление и она пройдет. 

Страх был в самом начале, когда мы только начали планировать усыновление. Но он быстро развеялся. По сути муж и жена тоже когда-то были чужими, но почему-то полюбили друг друга, стали родными. То же самое с ребенком. Искра либо будет, либо нет. Как сказала моя подруга, когда я у нее интересовалась, как же быть с любовью: «Главное, чтобы не было отторжения, а любовь придет». Наша любовь пришла очень быстро, еще во время посещений ребят в домах ребенка. Думаю, это помогло нам пройти путь адаптации с минимальными потерями.

Тяжелее было с сыном. Если девочке было всего 11 месяцев и она провела в системе не так много времени и все, что ей было нужно, это много тактильных ощущений, то мальчик провел там два с половиной года. Когда мы его забрали, он произносил пару слов и совсем не мог объяснить, что ему нужно. Из-за непонимания он постоянно срывался в истерики. У многих детей из системы проблема в том, что они много едят, усыновители сплошь и рядом говорят о том, что дети сметают все и требуют добавки. Наш же через пару недель дома просто перестал есть. Искупать его тоже было той еще задачей. Он боялся воды и ванны. Гулять шел с истерикой. В общем, все, что предлагалось, сопровождалось плачем. В литературе пишут, что первый месяц после того как принимаешь ребенка в семью, он ведет себя идеально, поэтому его называют «медовый месяц», после которого наступает адаптация, которая длится от полугода до года. У нас же не было никакого медового месяца: адаптация началась в доме ребенка и закончилась через год. Было тяжело. Ситуация усугублялась еще тем, что у меня шли большие проекты на работе, командировки, я писала диссертацию, а дома меня ждала адаптация двух маленьких монстриков. В какой-то момент стало так тяжело, что хотелось просто сбежать от всего. Пришло полное понимание, что дальше так нельзя. В итоге от диссертации я отказалась она подождет, а дети нет. Приоритеты изменились. Меня поддерживала вера в то, что скоро это все пройдет.

Если честно, мне не хватало поддержки таких же усыновителей. Несмотря на то, что в нашей большой семье много детей, мне не у кого было спросить совета по каким-то сложным для нас вопросам. Специфика другая. Сегодня в Алматы и Астане усыновители собираются в сообщества. Оказывается, нас много и мы поддерживаем друг друга. Всегда можно обратиться за советом или просто попросить поддержки и помощи. 

Будущим усыновителям я хочу сказать, что адаптация  явление временное. Старайтесь на ней не зацикливаться. Помните, что попросить помощи не стыдно. Улыбайтесь даже через стиснутые зубы и, банальное, не забывайте уделять время себе и друг другу. 

Фото из личных архивов героев